— Поехали, — согласился Олег, пнул пятками гнедую.
Малый отряд закованной в железо ростовской рати перешел на рысь.
Что было сказочно приятно на Вологодском тракте, так это густой ельник, вскоре обступивший путников по сторонам. Никаких тебе оврагов, никаких болот. Воздух сухой и свежий, пахнущий лечебной зубной пастой; дорога прочная, не чавкает водой, не покачивается под копытами, норовя утонуть в бездонных топях. Если и встречались ручьи — то чистые, прозрачные, весело струящиеся по песчаному дну. Единственную встреченную речку всадники преодолели с ходу, проскакав на рысях через брод и оставив висеть в воздухе радужное облако из поднятых копытами брызг. Потом, миновав сосновый бор, дорога вывернула к широкому лугу, раскинувшемуся на берегу озера.
— Пеньковское, — представил водоем воевода. — Хорошее место. Что скажешь, ведун?
— Хорошее… — Олег проехался по густой траве, остановился над застарелым кострищем. Все вокруг выглядело тихо и спокойно, крест оставался холодным, никаких признаков неестественности. Все было прекрасно… Слишком прекрасно. Даже как-то приторно прекрасно. — …но мне не нравится, Валах.
— Почему? — подъехал к нему ближе ростовский воевода.
— Не то здесь что-то…
— Может, лешаки собрались? Колдун окрест поселился? Берегини ушли? Русалки в озере заскучали? Болотник завелся? — принялся требовательно расспрашивать Поганый.
— Да нету тут никого из злых сил, воевода, — мотнул головой Олег.
— Тогда почему?
— Не знаю, — пожал плечами Середин. — Предчувствие у меня нехорошее…
— Здесь, ведун, на три версты окрест более ни единой прогалины не найти, — нахмурился Валах. — Чтобы такое удобное место бросить, надобно повесомее опасность назвать.
— Слушай, воевода, — повысил голос Олег. — Ты моего мнения спросил? Я тебе ответил! Что ты теперь хочешь — врать меня заставить. Не нравится мне это место! А дальше сам думай. Хочешь — дальше поезжай, хочешь — стражу усиливай.
— Ладно, темная душа, — спрыгнул на землю ростовчанин. — Будем считать, ты меня упредил, я тебя не послушал. — Он повернулся к ратникам: — Слезай, ребята. Берите топоры, бегите в лес, дрова для костров готовьте. А коней мы с ведуном напоим.
К тому времени, когда на дороге показались первые повозки, вдоль берега было выложено несколько десятков длинных сухостоин — пилить, видимо, желающим предлагалось самим — и три высокие, в рост, кучи валежника. Обоз, выкатившись на поле, выстроился большой двойной подковой, открытой стороной прижатой к озеру. Слуги и стражники — поди разбери, все одеты почти одинаково — привычно стали распрягать повозки, ставить палатки, отгонять лошадей к лесу. Копытные, как известно, имеют дурную привычку ходить прямо под себя и ступать копытами куда придется — потому, хочешь не хочешь, а пасти их приходится в стороне от основного лагеря.
Впрочем, кони были не в обиде. Застоявшиеся в конюшнях, они вырывались в поле, словно пленники фашистских застенков на свободу — громко ржали, носились наперегонки, падали на землю и кувыркались в траве, помахивая в воздухе тонкими ногами. Насмотревшись на это зрелище, Середин, привычно спутавший ноги своей гнедой, решил было тоже отпустить ее порезвиться, но не успел:
— Я тебя, что, каждый раз искать должна? — остановилась рядом Верея, одетая теперь на татарский манер: тонкие шерстяные шаровары, полупрозрачная рубашка, войлочная, шитая серебряной нитью, курточка, платок из светлого шелка, который удерживался на голове темным ободком, украшенным тремя изумрудами, и закрывал лицо до самых глаз. — Али забыл, как палатка моя выглядит? И чего это ты тут шкуру расстелил? Скажи еще, тут спать собрался, меня мерзнуть в одиночестве решил бросить?
— А ты мне говорила, что тоже из Белоозера уезжаешь?! — попытался парировать Середин.
— Значит, — чуть не зашипела красавица, — ты думал, я остаюсь? Собрался уехать, даже не попрощавшись?
Она оглянулась по сторонам:
— Ну-ка, пойдем в палатку, там поговорим.
«В жизни не женюсь!» — подумал Олег, однако подчинился нахрапистой захватчице. Все-таки спать одному ему тоже не очень-то хотелось.
Испуганное конское ржание заставило Середина открыть глаза и приподняться на локтях. Рядом шевельнулась, подтянув на себя овечью шкуру, Верея, открыла глаза, и в глубине ее зрачков заплясали кроваво-красные язычки. Разумеется, это еще не значило, что ночной порой прекрасная любовница превращалась в порождение тьмы. Просто рядом с палаткой пылало сразу несколько костров; их жутковатый свет легко проходил сквозь парусину стен, наполняя помещение розовым полумраком, не дающим теней.
Лошади снова заржали, послышались тревожные крики. Олег рывком вскочил, откатился ко входу, лихорадочно натянул рубашку, штаны, опоясался саблей, сунул ноги в ботинки.
— Что происходит? — Огонь окрасил кожу усевшейся Вереи в красный цвет, отчего она стала походить на человека-саламандру.
— Никуда не ввязывайся, — потребовал Олег и выскочил наружу.
Люди поднимались от костров, выскакивали из палаток, непонимающе крутили головами. Света костров хватало только на то, чтобы дотянуться до выставленного оборонительной стеной обоза — дальше царила темнота.
— Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном, — на бегу начал читать заговор ведун, — выйду на широко поле, спущусь под круту гору, войду в темный лес. В лесу спит дед, в меха одет. Белки его укрывают, сойки его поят, кроты орешки приносят… — Середин нырнул под колеса, прокатился под телегой первого ряда, прополз под второй. — Проснись, дед, в меха одет. Дай мне хитрость лисью, силу медвежью, ловкость кунью, глаза кошачьи, уши волчьи…